Через неделю-другую после того, как товарные эшелоны увезли узников в неизвестном городу направлении, Марии Гасипук встретилась подвода, накрытая ветками деревьев. От увиденного девушку затрясло. Телега катила по Ягеллоньской (Машерова) в сторону крепости, и по трилинке тянулся кровавый след. Это были тела евреев, которым удалось спрятаться от главного вывоза. За подводой вели живых, в основном детей и подростков.
Еще одна брестская картинка из тех дней. Несколько местных жителей разговаривали у калитки. Проходивший немец, по виду писарь, с портфелем и без оружия, вдруг встрепенулся: «Юдэ!» Тот, на которого пало подозрение, принялся оправдываться, полез за бумагой: «Найн, их бин поляк...»
Писарь сорвал с него шапку, провел пальцем по волосам, понюхал и вытер об забор: «Юдэ! Комм!»
Но такой нюх был не у каждого. Чтобы быстро найти тех, кто укрылся в схронах, погребах и случайных убежищах, требовался алгоритм. Его попытался создать орудовавший в Пинске командир роты немецкого полицейского полка, составивший «инструкцию» на основе собственного опыта. Среди рекомендаций имелись следующие:
«1. Проводящие прочесывание отряды должны иметь с собой топоры и другой инструмент, поскольку оказалось, что все двери были заперты или на засове и их можно было открыть только силой.
…3. Даже когда нет подвалов, значительное число лиц находится в малом пространстве подполья. Такие места надо взламывать «звонку» (бел.) или направлять туда служебных собак, или бросать туда ручные гранаты, после чего евреи сами выходят оттуда.
…5. Желательно заинтересовывать несовершеннолетних для установления мест укрытия, обещая им за это жизнь».
Последний пункт действовал почти безотказно. Есть свидетельство, как немцы пообещали задержанному мальчику не убивать его, если он выдаст место укрытия. Наивный ребенок привел карателей к своему дому, где на чердаке прятались родители и еще несколько человек. Всех расстреляли, включая мальчика.
Пинское гетто – последнее крупное гетто в рейхскомиссариате «Украина» – уничтожалось по методике. 29 октября 1942 года в нем отобрали «полезных» евреев – квалифицированных рабочих, ремесленников, врачей – и отвели в здание больницы.
В последующие дни гетто прочесали еще трижды. Больных и немощных стреляли на месте, основную массу гнали на место сбора. Акция длилась четверо суток, и 2 ноября каратели покинули город с чувством исполненного долга. Пинского гетто больше не существовало.
«Полезных» евреев доставили в тюрьму, набили по 30-40 человек в камеру. Врачей все же расстреляли, усомнившись в надежности, а полторы сотни ремесленников вернули в производственный процесс. Это продлило им жизнь до 23 декабря.
Придержали отдельных работников и в Бресте. Тришинка Ольга Добролюбова вспоминает, как несколько десятков евреев взяли для ремонта дороги. Жили они в кирпичных бараках на Новом Тришине (автобусная остановка «Центр молодежного творчества» - эти строения используются и сейчас, а после войны здесь долго размещалась первая автобаза).
Сколько существовало гетто, евреев-дорожников каждый день водили на работы. Так продолжалось и после ликвидации – по-видимому, управленцы из администрации воспользовались исключением «при острой производственной необходимости». По словам рассказчицы, дорожников расстреляли через месяц-два после уничтожения гетто.
Не нам судить, чего больше принесли несчастным эти лишние недели, успокоения или страданий.
Пережившая холокост мозырянка Бася Пикман, опрошенная составителями «Черной книги», вспоминала: «Много мне еще пришлось увидеть. Я видела гетто в Орше. Оно было еще страшнее минского. Замерзающие старухи копошились среди трупов. Девушки в кровоподтеках, распухшие от голода, спрашивали: “Когда за нами придут?” – смерть казалась им избавлением. Двадцать стариков-плотников евреев, не желая дать себя в руки палачам-карателям, собрались в доме плотника Эли Гофштейна на улице Пушкина, облили дом керосином и сами себя сожгли. Их обгоревшие трупы валялись, и никто их не закапывал».
Брестский узник Ошер Зисман, прятавшийся в укрытии, также стал невольным свидетелем кошмаров, которых предпочел бы не знать. «Видел через вентиляцию, как немцы загоняли молодых девушек в сарай у могил и перед расстрелом насиловали их. Я слышал, как одна девушка звала на помощь и ударила немца по лицу, и за это ее закопали живой».
Свидетелем еще одного случая в последние месяцы существования гетто оказался Лука Негериш, шедший со смены в кузнице. По Линденштрассе (нынешней Карла Маркса) мимо предвоенной сталинской школы №1 (теперь первая гимназия) еврейская девочка лет одиннадцати-двенадцати несла чайник. Худенькая, в легком платьице – стоял солнечный августовский день 1942 года – она шла по проезжей части, то и дело меняя руку, а где-то неся и двумя руками. Рядом по тротуару шагали сопровождающие – солдат и унтер-офицер. Из здания нынешней спецполиклиники, где размещалось СД, на крыльцо вышел офицер с портфелем и что-то спросил. Унтер доложил.
Офицер подошел к девочке, снял с чайника крышку и достал оттуда золотые цепочки, украшения. Закрыл и настоятельно предлагал младшим по званию подняться в здание. Унтер упирался, у него другой приказ. У них были разные «конторы», и можно предположить, что та, к которой принадлежали сопровождавшие, дожали состоятельного еврея (девочка вряд ли несла бы общинную контрибуцию), и теперь каждая рвала свою добычу.
Наш очевидец приостановился поодаль, сделав вид, что поправляет штакетник. Унтер продолжал спорить с офицером, а сам за спиной незаметно подал солдату знак: быстрее с ней убирайся. И солдат, скоренько подхватив чайник, повел девочку по правой стороне в сторону площади Свободы. Лука решил, пошли в юденрат.
Он стоял и смотрел, как солдат уводил эту худенькую девочку в вечность.
Василий Сарычев