Кварталы гетто были закрытым от сторонних глаз лепрозорием.
Лишь спустя время появились подробности этой терра инкогнита, и трагедия
узников открылась с новой силой.
Семья Заремба с польских времен снимала у деда Марии Гасипук полдома на Бронзовой – исчезнувшей ныне улице в
районе МОПРа. Когда спустя месяц-другой после уничтожения гетто немцы сняли
проволоку и разрешили населению занимать освободившиеся метры, квартиранты
присмотрели деревянный дом на углу Кобринской и Ягеллонской
(Кирова и Машерова). Заняли светлую половину, а задняя комната осталась
пустовать. Характерная еврейская спальня с глухими стенами без окон не
понравилась новой хозяйке.
Женщины продолжали поддерживать отношения, навещали друг
друга. В один из приходов Марии Антонина Заремба встретила ее в сильном
возбуждении:
– Маша, что было! Этой ночью нам спать не дали, часа в три
как стали ломиться полы… Наверное, выходили евреи.
Осторожно отворили пустовавшую спальню, а там оторваны доски
пола. Посветили под них и увидели потайную комнату с подбитыми фанерой стенами,
чтобы земля не ссыпалась. Прежние обитатели, похоже, не испытывали иллюзий по
поводу того, что их ждет, и вырыли подвал площадью метров десять, в котором
надеялись пересидеть час икс. В комнате оставались картофельные очистки,
сухари, бутыли с водой, одеяла, подушки...
Такая предприимчивость не было чрезвычайной; спасения искали
многие. Из воспоминаний Ошера Зисмана:
«Люди строят “бункеры”. Они начали готовить, где укрыться на
чердаках, в подвалах и под лестницами. Некоторые копают туннели из гетто на
“арийскую” (так называли городскую территорию за пределами гетто. – В.С.) сторону. Я копаю яму в доме Гордона на ул. Длугой. Доступ к ней через дверной проем рядом с печью. Яма
накрывается досками и вязанками дров».
В Пинске та же картина: когда дошли слухи об уничтожении
гетто в Дрогичине и Янове, узники стали день и ночь копать убежища. Когда об
этом прознали немцы, поступил приказ сдать все лопаты, топоры и мотыги.
На приближение развязки люди реагировали по-разному. Одни,
как лягушка из притчи, взбивавшая лапками сметану в масло, до последнего
боролись с судьбой, другие смирялись, искали спасение в молитве, а кто-то
пытался опередить неизбежное.
Из воспоминаний Ошера Зисмана:
«Люди тайно собираются на молитвы на ул. Длугой.
В малом гетто – в небольшой комнате в доме Мацки по ул. Ягеллонской.
Бригады во время работ поют молитвы, поднимающие дух и придающие силы».
Девочка-восточница Лида Плахт
слышала разговоры, что известный в городе доктор незадолго до уничтожения гетто
отравил себя и свою семью. Был хороший специалист, работал в больнице, и его
выпускали из гетто на работу. Когда пошли тотальные акции в других городах, он
решился. Однажды, вернувшись домой с работы, доктор подсыпал в ужин яд, все
умерли.
Из воспоминаний Ошера Зисмана:
«В гетто сходят с ума. Ходят полуживые, не в состоянии
работать. Некоторые громко стенают. Двор дома Мизрахи на ул. Длугой заполнен людьми. Царит паника и отчаяние. Люди
покупают или сами готовят яд».
Находились отчаянные, кто пытались бежать.
Брестчанка Тамара Гецман, в девичестве Шийко,
проживала с родителями в районе нынешней областной библиотеки:
«С наступлением сумерек жители улицы должны были закрывать
ворота на засов, чтобы к ним не могли заскочить евреи в случае побега из гетто.
Папа был в хороших отношениях с соседями-евреями, он тоже закрывал ворота, а
после прохода патруля тихонько снимал крючок с
врезанной в ворота калитки. Видимо, знакомые в гетто знали, что у нас за домом
есть уголок, где оставлено сено и немного еды, можно переждать ночь, а утром
выйти словно на работу и исчезнуть из города».
Из воспоминаний Ошера Зисмана:
«У кого получается, уходят на “арийскую” сторону. Люди
шепотом передают друг другу, что сегодня ночью начнется. Возвращающиеся
говорят, что полиция готова взять гетто в кольцо.
…Наши чувства предельно напряжены. Мы ждем смерти. Из своего
укрытия слышим, что людей в вагонах для скота увозят на Бронную Гору.
Вдевятером лежим едва живые в укрытии. Жены мучителей спорят
между собой за добычу. Мы в грязи, обросшие и полуослепшие
за почти два месяца. Голодные, томимые жаждой, прижатые друг к другу...
Маленький колодец заколочен. Мы чувствуем приближение смерти.
Раздаются душераздирающие крики. Это полиция обнаружила
место укрытия. Я вижу госпожу Пик, ее маленькую дочь, дочь Ханы Нусбаум и других евреев. Крики оглушают. Мы шепчем молитвы.
Раздается несколько выстрелов.
Госпожа Долинская вышла из своего укрытия и сдалась в руки
мучителей, просила убить ее. Другие сетуют, что страдают ни за что и погибнут с
остатками общины.
Опьяненное победой зверье твердит: “Это неправда, что в
гетто нет евреев. Когда найдете еврея, получите пять килограммов сахара, салями
и сало”.
…У нас осталось несколько спичек. Глубокой ночью готовим
еду».
Василий Сарычев